Архитекторы Санкт-Петербурга

Анри Луи-Огюст Леже Рикар де Монферран

(1786-1858 гг.)

(Продолжение статьи)

Начало статьи: Здесь.

   И вдруг - удар. Удар неожиданный, сильный, наотмашь. От кого же? От соотечественника - Антуана Модюи, тоже придворного архитектора, архитектора-пустоцвета, жившего в России многие годы и не одарившего ее абсолютно ничем. Ф. Вигель, в то время секретарь комитета, вспоминает в своих записках: "Прежде чем приехать в Россию, г. Антуан Модюи посетил развалины Греции; в их священном прахе искал он артистических вдохновений и, как мне казалось, мало привез их к нам с собой. Как об архитекторе, об нем говорить почти нечего; но пребывание многоречивого парижанина в классической земле Эсхила и Демосфена усилило в нем дар красноречия, и он сделался оратором нашего Комитета".

   И Росси, и Стасов, и Михайлов, члены комитета, в котором состоял Модюи, работали, "только Модюи, получая от казны жалованье, решительно ничего не делал и обиделся, когда ему предложили совершенную перестройку придворных конюшен, в таком виде, в каком они ныне находятся: Стасов не поспесивился и хорошо сделал. (Имеется в виду здание на Конюшенной площади. - Авт.) Модюи же отвечал, что может принять на себя возведение только тех зданий, которые должны увековечить славу Александра, сделать их обоих бессмертными".

   В пространной записке, поданной в Академию художеств, Модюи объявил несостоятельным проект Монферрана. Критика была столь резка и серьезна, что пришлось доложить царю и учредить особый "Комитет для рассмотрения замечаний архитектора Модюи на строительные работы Исаакиевского собора" во главе с президентом академии А.Н. Олениным. Комитет был обширным и компетентным. В него вошли архитекторы Стасов, Александр и Андрей Михайловы (1-й и 2-й), Бежанов, Мельников, Росси и другие, а также каменных дел мастер Руджи, инженеры... Через некоторое время работы на строительстве собора были приостановлены.

   Три года этот специальный комитет детально рассматривал на ежемесячных заседаниях каждый пункт обвинения, а тем временем Модюи продолжал писать новые письма-доносы: докладная записка явилась как бы первым выстрелом в открытой им войне против Монферрана. В эту войну он втянул множество лиц, в том числе и французского посла в России графа де ла Ферронэ и даже самого Александра I. В затмевающей рассудок ненависти, вызванной, по всей вероятности, завистью к преуспевающему строителю Исаакия, Модюи ставит под сомнение архитектурное образование Монферрана; рекомендации, которые привез Монферран из Франции, по его мнению, получены "путем вымогательства". Он умоляет посла (именно так и пишет: "я умоляю!") выяснить, в каких войсках в Италии служил Монферран, "навести справки о времяпрепровождении Монферрана в бытность его архитектором", разузнать, откуда взялась у Рикара фамилия Монферран... Модюи и сам лихорадочно собирает компрометирующие архитектора сведения во Франции через своих родственников - сестру, мужа племянницы и т. д. и "считает своим долгом" сообщить, предостеречь, осведомить о них друзей и покровителей Монферрана.

   Ах, как хотелось Модюи отнять у Монферрана его покровителей и его славу! Он писал Александру I: "Но если этому сановнику (речь идет о графе Милорадовиче, генерал-губернаторе Петербурга, покровителе Монферрана.- Авт.) слишком трудно было бы признать свою ошибку, я мог бы его утешить тем, что он не знал, с какой змеей в облике человека он имел дело".

   Монферран не отвечал на личные выпады Модюи, чем выводил его из себя. Но писать объяснения, предъявлять послу документы пришлось: дело получило широкую огласку. Многое отмелось как вздорное, и все же кое-что Монферран не смог доказать. Например, награждение его орденом Почетного легиона. В списках кавалеров ордена его не оказалось, но, возможно, документы о награждении затерялись во время войны... Так или иначе, Монферрану было запрещено носить орден, чему он подчинился с большой неохотой.

   В эти тяжелые для архитектора дни он энергично защищал и свой проект. Судьба собора его беспокоила больше всего. И не случайно. Хотя одно из основных обвинений Модюи - слабость фундамента собора - отпало, все же Монферран не смог удачно соединить старую часть храма с новыми. То, над чем бились и не смогли разрешить архитекторы на предыдущих конкурсах, не преодолел и Монферран. Поэтому комитет на время рассмотрения замечаний Модюи посчитал невозможным продолжать строительство.

   Модюи мог торжествовать.

   Царь же, которому по-прежнему нравился монферрановский Исаакий, рекомендовал комитету заняться "изысканием способов к исправлению недостатков, обнаруженных в проектах Монферрана". Разрешалось членам комитета представить и собственные проекты.

   Первый тур конкурса, в котором участвовали почти все члены комитета, из-за нелепостей, неразрешимых противоречий в заданиях, исходивших от императора, окончился безрезультатно.

   Прошло еще два года. На второй тур был допущен Монферран, но с условием, что его новый проект будут рассматривать наравне со всеми другими. Уязвленный архитектор передал свой старый, без каких бы то ни было изменений, проект 1818 года, словно бросая вызов комитету.

   Но, возможно, это был и тактический ход.

   Монферран умел работать, умел учиться на своих ошибках ничуть не меньше, чем пользоваться влиятельными связями. Изучив конкурсные проекты членов комитета, он взял от них некоторые, наиболее удачные решения и переработал для своего нового, значительно улучшенного проекта, но до поры до времени не показывал его, выжидая окончания конкурса.

   Он закончился победой талантливого русского зодчего Андрея Алексеевича Михайлова (2-го). Александр тоже одобрил проект. И все же на площади стоит собор не Михайлова 2-го, а Монферрана...

   Последующие события явились полной неожиданностью и для самого победителя конкурса, и для всего комитета. А произошло вот что.

   В один из мартовских дней 1825 года граф Аракчеев, тот самый "всей России притеснитель", всемогущий вельможа, пользовавшийся безграничным доверием императора, пригласил в Царское Село Оленина и Монферрана. После этой встречи, подробности которой никогда не будут известны, проект Михайлова 2-го был забракован, а новый Монферрана - "конформирован", т. е. утвержден царем без учета чьих бы то ни было мнений. Второй раз монарх лично вмешался в судьбу Монферрана, а ничем не вознагражденный пятилетний труд Михайлова 2-ro пропал даром.

   Прерванное строительство Исаакия возобновилось. Теперь возводить его помогала Монферрану специальная комиссия.

   Не стало многих покровителей архитектора: умер Бетанкур, умер Александр I, в дни декабрьского восстания 1825 года был ранен выстрелом Каховского неподалеку от строящегося собора и вскоре умер граф Милорадович; не у дел оказался Аракчеев. Но Монферран крепко сидел в седле. Николай I симпатизировал ему. Вновь архитектор обрел силу и власть; покачнувшаяся было репутация начала быстро восстанавливаться. И снова потекли в руки заказы. Монферран - в комиссии по рассмотрению проекта храма Христа в Москве; ему поручают переделку царских покоев в Зимнем дворце; он строит дачи вельможам.

   В 1834 году Монферран возводит Александровскую колонну - лучшее по своим художественным достоинствам творение из всего им созданного.

   Памятник, который решено было воздвигнуть на Дворцовой площади, первоначально виделся ему не колонной, не скульптурой, а монументальным обелиском. По мнению архитектора, именно обелиск лучше всего гармонировал бы с окружающими его величественными постройками площади. Однако Николай I не разделял соображений зодчего и представленный проект отклонил. Монферрану дали задание разработать новый вариант, заменив обелиск колонной.

   Как ни жаль было расставаться с идеей, но пришлось. Великолепно знавший памятники мировой классики, Монферран опять-таки пошел по пути поиска аналогов, - имевшихся уже образцов и обратился к античности. Свой выбор он остановил на Траяновой колонне, созданной в начале II века и ... единодушно признанной художниками мира величайшим произведением искусства. Правда, и в этом случае Монферран взял колонну Траяна лишь за образец. Благодаря незаурядному таланту и тонкому вкусу зодчий смог создать на ее основе оригинальное величественное сооружение, не уступившее по красоте и изяществу другим подобным монументам. Вместо бронзового стержня Траяновой колонны, украшенного вьющейся снизу вверх, по спирали, лентой с барельефами, Монферран избрал гладкий, выточенный из гранитного монолита, и решил установить его на гранитном же пьедестале. Пьедестал, одетый в бронзу, он декорировал барельефами, которые аллегорически изображали добродетели Александра I и мощь русского оружия, позволившего разгромить Наполеона. Венчал колонну ангел.

   По размерам Александровская колонна должна была превзойти самую высокую - Вандомскую, в Париже. Новый вариант проекта полностью удовлетворил царя. Через некоторое время развернулись грандиозные работы по возведению монумента. Был вырыт котлован глубиной более четырех метров, в котором забили 1250 свай длиной по 6,4 метра и выложили фундамент (ростверк), состоящий из двенадцати гранитных блоков. В один такой блок замуровали бронзовую шкатулку со ста пятью платиновыми, золотыми, серебряными и медными монетами, отчеканенными в честь Александра I, и медалями из тех же металлов. В их числе - и уникальную, из платины, отлитую по эскизу Монферрана, с датой "1830" и изображением колонны, чтобы потомки имели о ней представление, если она со временем разрушится. В ту же шкатулку вложили бронзовую позолоченную пластину с выгравированным текстом о начале сооружения и фамилиями членов правительственной комиссии, а также фамилией самого архитектора.

   Тем временем в одной из бухт Финского залива, за Выборгом, где находилась каменоломня Пютерлакс, поставлявшая гранит для строительства Исаакиевского собора, сотни каменотесов вручную вырубали в скале для будущей колонны цельную гранитную глыбу длиной более тридцати метров и толщиной свыше четырех. В другом месте - Лайтсальме - после долгих поисков удалось отыскать подходящий гранитный монолит для пьедестала. Работами руководил молодой подрядчик Василий Яковлев, талантливейший организатор, техник-самоучка. Он отлично знал и понимал камень, умел разглядеть в нем малейший изъян, трещину и оценить пригодность для дальнейшей обработки. Монферран, не раз приезжавший на карьеры, наблюдал за действиями Яковлева и восхищался умением двадцатилетнего человека распоряжаться целой армией рабочих, живостью его ума и сметкой.

   На протяжении многих лет, постоянно находясь среди рабочих-строителей, Монферран имел возможность приглядеться к их труду, жизни, нравам. Он нередко зарисовывал какой-либо рабочий момент, записывал свои впечатления в дневник. "Их высокие моральные качества, - писал он в дневнике, - редко встречающиеся у других людей, это - честность, смелость, настойчивость, незаурядная сообразительность и быстрота выполнения..."

     А жилось этим людям тяжко. Завербованные в Петербургской, Ярославской, Костромской, Олонецкой и других губерниях, тысячи крестьян, которые владели камнерезным, плотницким, кузнечным и прочими ремеслами, работали ежедневно в дожди, морозы, в пургу, исключая лишь воскресенья, "с утра до вечера, столько, сколько в каждое время года действительно возможно", как это было записано в договоре. Жили в бараках по четыреста человек, спали на сплошных нарах в два яруса, болели, умирали, становились калеками, погибали от травм. Медицинская помощь практически отсутствовала. Убегавших ловила полиция и возвращала...

   Взрывать камень было нельзя, чтобы не повредить его. Работали по способу, разработанному С.К. Сухановым (см. страницу - Самсон Суханов). Били кувалдами по клиньям, стоя вереницей, потом всем скопом, подобно муравьям, канатами и с помощью кабестанов (воротов) тащили монолиты к специально построенной дамбе и с неимоверными усилиями переваливали на судно. Глыба, из которой потом выточили колонну, весила около четырех тысяч тонн, пьедестал - четыреста десять!

   При погрузке на судно будущей колонны чуть не случилась беда: брусья, служившие сходнями, неожиданно подломились, и каменная глыба начала проваливаться. Еще немного - и она ушла бы на дно... При первом же треске дерева Яковлев, его отец и другие рабочие, направлявшие канат, отскочили. К счастью, жертв не было. Только энергичные меры подрядчика спасли положение. За двое последующих суток ценой невероятных усилий измученных до предела рабочих и с помощью шестисот солдат, брошенных в спешном порядке из крепости Фридрихсгам, монолит удалось поднять и перевалить на судно (солдаты прошли маршем по гористой местности в сильную жару тридцать шесть километров за четыре часа и с ходу устремились к колонне).

   После четырехдневного плавания, 1 июля 1832 года, два парохода-буксира, пройдя двести пятьдесят километров, благополучно доставили 704-тонный стержень колонны, которому была вчерне придана цилиндрическая форма, в Петербург. 12 июля под руководством Яковлева монолит был выгружена на берег между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Там ее отесали и подтянули к пьедесталу. 30 августа, под руководством Монферрана начали ее подъем.

   Публику сильно заинтересовало это событие: "Улицы, ведущие к Дворцовой площади, Адмиралтейству и Сенату, были сплошь запружены публикой, привлеченной новизной столь необычайного зрелища, - писал Монферран в своих воспоминаниях, - толпа возросла вскоре до таких пределов, что кони, кареты и люди смешались в одно целое. Дома были заполнены до самых крыш. Не осталось свободным ни одного окна, ни одного выступа, так велик был интерес к памятнику. Полукруглое здание Генерального штаба, уподоблявшееся в этот день амфитеатрам древнего Рима, вместило более 10000 человек..." В особом павильоне расположился Николай I с семьей, в другом - дипломаты; специальные места были отведены для Академии наук и Академии художеств, для иностранных гостей...

   Монферран, как всегда уверенный в себе, одетый с необыкновенной тщательностью, был крайне сосредоточен и внешне спокоен, хотя волнение ни на минуту не покидало его. Отдавая глухим голосом последние распоряжения, он проверял себя, не упущена ли какая-нибудь мелочь. Нет, все готово: испытанные на прочность леса и шестьдесят кабестанов, которые расставлены на помосте в шахматном порядке, паутина канатов из наилучшей пеньки... Сотни людей - все на своих местах... Резервный взвод... Десятник с колоколом для подачи сигнала... Офицер на самой верхотуре лесов - он поднимет Государственный флаг... Хирург... Все! Можно начинать...

    Часы Зимнего дворца пробили два раза, и вместе с ними раздался троекратный удар колокола. Колонна едва заметно оторвалась от земли... Многотысячная толпа замерла. "На лицах изумление, боязнь, надежда, ожидание, - писал впоследствии Монферран. - Никто в ту минуту без ужаса не мог думать о решающем моменте, когда огромная скала, покачиваясь, повиснет в воздухе".

   Тишина... Лишь глухой гул вращающихся кабестанов... И вот "ура!", бурное, долго не затихающее, покатилось над площадью. На колонне взвился флаг...

   (Прим.* - Колонну поднимали три тысячи рабочих, в том числе тысяча четыреста сорок солдат и триста матросов, расставленных у рычагов кабестанов, а также у блоков, установленных в основании и на вершине лесов. Подъем тела колонны продолжался 1 час 40 минут. 600-тонный стержень колонны стоит под собственным весом, без каких-либо креплений с пьедесталом. Окончательная отделка колонны велась уже после ее установки и ровно через два года - 30 августа 1834 года она была торжественно открыта. Общая высота памятника - 47,5 метра. Это самая высокая в мире триумфальная колонна.)

   Опыт установки колонн и умение организовать дело позволили Монферрану в Московском Кремле поднять из земли кабестанами и водрузить на постамент двухсоттонный царь-колокол, пролежавший в яме, где его отливали, более ста лет. Это было так же четко продуманное и виртуозно осуществленное действо при большом стечении публики. Сорок две минуты и тридцать три секунды длился в полнейшей тишине, точь-в-точь как при возведении Александровской колонны, подъем колокола, который раньше извлечь не удалось никому.

   Знаменитого и ставшего модным архитектора стали осыпать милостями. Ему пожаловали чин восьмого класса, т. е. коллежского асессора, который давал права потомственного дворянина; орден следовал за орденом; Академия художеств увенчала Монферрана званием Почетного вольного общника "по известным особенным талантам и познаниям по части художеств". За Александровскую колонну Николай назначил ему ежегодный "пенсион в пять тысяч рублей ассигнациями", а спустя несколько дней награду - сто тысяч. Такой награды никто из архитекторов никогда не удостаивался.

   Давным-давно покинул Монферран комнатушку за портновской мастерской. Давным-давно была забыта мнимая "госпожа Монферран", с которой он приехал в Петербург. Теперь он жил в собственном особняке на Мойке, 86, купленном у вдовы вице-адмирала Симанского. Отсюда он каждый день ходил пешком к месту стройки собора, всегда безукоризненно одетый, в белокуром парике - кудри выбивались из-под фуражки с большим козырьком. Его многие знали, с ним раскланивались и называли его Августом Августовичем.

   Фасад своего дома он оставил таким, каким был (и остался посейчас) , а на дворовом участке с выходом на Прачечный переулок построил двухэтажный флигель с готической башней. За флигелем разбил сад, высадив в нем померанцевые деревья. Первый двор, атриум, украшали бюсты великих архитекторов; посреди возвышалась античная бронзовая фигура Юлия Цезаря, вывезенная из Рима Демидовым и подаренная Монферрану ценнейшее, если не самое ценное произведение искусства в его коллекции.

   Внутри "жилище каменщика", как, рисуясь, называл Монферран свой дом, было отделано по специальному проекту младшего архитектора Исаакиевского собора Шрейбера с необычайной роскошью. Гостей поражала обширная библиотека, состоявшая из редкостных книг по истории и искусству. Стены в комнатах и залах украшали старинные миниатюры, бронзовые медали XV - XVI веков, картины знаменитых художников прошлого. В огромных застекленных шкафах можно было увидеть ценнейшие коллекции кубков, ваз, блюд, тарелок севрского, нюрнбергского и саксонского фарфора работы лучших немецких мастеров. На полках красовались изящные, тончайшей выработки произведения искусства античности, изделия средневековья - числом около четырехсот - из золота, серебра, бронзы, слоновой кости, дерева. Тут же хранилась мраморная статуэтка Геркулеса, приписываемая Микеланджело, а также бюст самого Монферрана из цветного мрамора - работа скульпторов, занятых убранством Исаакиевского собора.

   По словам тогдашнего хранителя Эрмитажа барона Кене, среди сокровищ, скопленных Монферраном, "не было ничего посредственного", а его коллекция древней скульптуры - вторая после великолепного собрания Эрмитажа.

   В такой обстановке Монферран принимал гостей, чаще всего заезжих художников и негоциантов. Однако число приглашенных не превышало девяти - по числу муз: именно это количество лиц, по представлению архитектора, способствовало интимной беседе. Она протекала за столом, уставленным изысканными яствами, и продолжалась до поздней ночи. Зато в дни балов двери особняка распахивались настежь; летом празднества переносились в сад, благоухавший цветами редких растений.

   Хозяйничала в доме Элиз Пик де Боньер, в прошлом цирковая актриса, которой Монферран увлекся в 30-х годах, во время одной из поездок во Францию. С женой он разошелся еще задолго до приезда в Россию, но портрет ее бережно хранил до самой своей смерти.

   Как-то одна высокопоставленная особа неожиданно посетила монферрановский дом, когда хозяина не было. Принимала ее Элиз. Уже собравшись уезжать, гостья столкнулась на пороге с Монферраном и, саркастически улыбаясь, поздравила его с "милой женой". Монферран стушевался и, встревоженный, не теряя времени, отправился к настоятелю церкви св. Екатерины. За щедрое вознаграждение он получил у него брачное свидетельство, датированное 1829 годом.

   Смятение Монферрана имело под собой почву: через несколько дней министр двора Волконский спросил его, действительно ли та, которую он выдает за жену, является его законной супругой. С торжествующим видом Монферран предъявил министру выписку из церковной книги о своем браке.

   Ушли в прошлое, поутихли, улеглись страсти вокруг проекта Исаакия, но главного архитектора не оставляли в покое, продолжая судачить о нем, писать на него доносы, распускать слухи. Говорили, будто он умышленно затягивает строительство собора из-за огромных личных выгод; что раздача заказов происходит не без взяток; что материалы, предназначенные для Исаакия, идут на сторону... Передавалась фраза, брошенная якобы Николаем I: "Ну бог с ним, с этим Монферраном; пускай себе берет сколько угодно, только бы другим не давал..." После очередного такого доноса даже было проведено расследование по поводу колонн розового мрамора от приделов собора, оказавшихся в саду монферрановского особняка. Оно закончилось оправданием архитектора: колонны были взяты с разрешения министра двора.

   Ровно сорок лет строился Исаакиевский собор. 30 мая 1858 года он был наконец торжественно освящен. Царский двор пожаловал Монферрану золотую медаль с бриллиантами и сорок тысяч рублей серебром. А через месяц главный архитектор и строитель собора скончался.

   С давних времен в Европе существовала традиция: по желанию архитектор мог быть похоронен под стенами церкви, им сооруженной. В своем завещании, составленном более чем за двадцать лет до смерти, Монферран "дерзал просить" императора, чтобы тело его было погребено "в одном из подземельных сводов" Исаакиевского собора. Но Александр II посчитал это слишком большой честью для обыкновенного смертного. К тому же, в отличие от предыдущих царей, он испытывал личную неприязнь к Монферрану. Гроб с телом зодчего лишь обнесли вокруг собора и установили в католической церкви на Невском проспекте. Затем вдова увезла его в Париж.

   Долгое время исследователям не удавалось установить место погребения Монферрана. Лишь недавно попытка отыскать могилу архитектора увенчалась успехом. Ученые установили, что Монферран похоронен в Париже, на Мормартском кладбище. Прах его покоится рядом с могилой матери Луизы Фистоньи, о чем свидетельствует надпись на монументе и отлитый в бронзе вензель архитектора "А.М.". Предполагается, что памятник на могиле, созданный в виде каменного свода с установленной на нем колонной, косо сколотой в верхней части, выполнен по проекту самого Монферрана в 1830 г. Могила находится в восточной части кладбища, недалеко от центрального входа.

   Перед отъездом во Францию Элиз Монферран спешно продала дом на Мойке и взяла с собой лишь самые ценные вещи. Деловые бумаги, чертежи, планы, проекты собора она оставила помощнику Монферрана архитектору Пуаро. Часть из них каким-то образом попала во Францию. Годы спустя известный коллекционер Дашков купил там у букиниста за двадцать франков более шестидесяти планов Исаакиевского собора. Знаменитые же коллекции Монферрана попали к разным лицам, были распроданы частями, и судьба их осталась загадочной.

(прим.*- примечания редактора)

Начало статьи: Здесь.

03.01.02

Николай Егоров

Председатель Правления НП "Петербургский Строительный Клуб"

(812) 107-0364 (812) 301-7928   club@osis.ru www.club.osis.ru

Редактор - Егоров Н.   Copyright © НП"Петербургский Строительный Клуб" 2001-2008 гг. 24 ноября 2008 г.
Использование текстовых материалов с сервера возможно только с письменного разрешения Редактора